Мода, cтили, урбанистические племена и субкультуры.

Благоприятные моменты праздного безделья. Искусство того, чтобы быть в правильном месте в нужное время. Шатание вдоль и поперек местности. Цепкий взгляд и внимательный осмотр. Общее напряжение и бесцельность прогулок. Сознательное неделание и неучастие в чем-либо. Создание истории стилей. Хип-кэты, Тэдди-Бойз, Битники, Рокеры, Руди бойз, Моды, Серферы, Хиппи, Панки, Би-Бойз, Флай Герлз, Раггамуффины и все другие оригинальные уличные стили составляют большинство деталей того, что принято носить как уже обычную одежду. Но дерзкие костюмы, кожаные жилеты, джинсы, кафтаны, броская и вычурная обувь - только видимая, материальная часть этого наследства. Медленно просачиваясь через одежду, прически, косметику и вспомогательные атрибуты - идея выражает суть отношения. Отношения, значащего больше, чем все другие тона жизни в конце двадцатого столетия. Ментальном более, чем практическом, в отношении, заставляющем людей определится и занять позицию по одну из сторон умозрительных разделительных линий, и выбрать «Кока-Колу» или «Пепси». «Пи си» или «Макинтош», «Левис» или тысячи других продуктов. Мы всегда там, околачиваясь рядом, прикидывая и примеряя к окружающим вещам свою вкусовую линейку. Улица Она является и площадкой, на которой разворачиваются жизненные драмы, и метафорой заключительной строки для всего, что является по-настоящему реальным и случается в нашем мире ежедневно. В далеком прошлом остались те времена, когда «западная культура» могла быть непринужденно опознана и осмыслена на всех уровнях социума. Потому как в наши дни культура, в высшем своем понимании, уступила практически все позиции поп-культуре. Поэтому улица остается наиболее щедрой информационной средой, где четкий «лакмусовый тест отношения к вещам» отталкивается от вопроса «теории уличной вероятности». И личности исследователя. И если при этом не будут срезаны все острые углы вопроса, забудьте про понимание. Сделанный в 1933-м, фильм о 42-й улице был соблазнительным просмотром роли уличной культуры как центра модной современной жизни. Поворот на начало Беркли начинается с чечетки Раби Килера на крыше такси. Панорама съезжает вниз и вбок, камера выводит фокус на волшебный мир 42-й улицы. Вся человеческая жизнь - здесь. Смешивание. Проверка друг друга. Действия и события. Погромы, безумие, насилие, и даже убийства. Но это и есть те самые переживания и смысл. Это - то, где все является настолько реальным, что вы хотите протянуть руку и зачерпнуть горсть событий из этого омута. Вместо того чтобы быстрым шагом пройти через 42-ю улицу или выбрать иной маршрут, мы хотим задержаться здесь. Это - конечный адресат, хотя проход по сути. Улица - конечно же, место, при этом местом не являющееся. Фильм Басби Беркли не работает как репортаж с Пятой Авеню. Никаких изящных бульваров, вдоль которых любили прогуливаться фешенебельные парижане с наступлением последнего столетия первого тысячелетия христианской культуры. Хотя прогулка, возможно, акцентирует внимание на внутренних вещах, это не должно каким-либо образом быть перепутано с выпячиванием. К прогулке с дружескими встречами. Некоторый скромный образ жизни является необходимым. Это и молодежь: юные преступники. В этом смысле Проход - тупик, место, чтобы пойти, когда вы недостаточно стары или достаточно богаты, чтобы войти. Но в то время как практическая потребность может сделать улицу последним средством для существования, именно это качество делает это место настолько соблазнительным для многих, кто мог бы без этого обойтись. Очарование улицы как дороги в никуда совершенно не фиксируется в культовом фильме Фрэнсиса Форда Копполы «Rumble Fish», снятом в 1983 году. Ржавый Джеймс, подростки-мотоциклисты, Смоки и его друзья - персонификация скромного образа жизни трагически испорченных, пребывающих во власти тоски, проблемных подростков-смертников. Никаких счастливчиков и полная безнадега. Но все они герои этой улицы и мы - как Стив, единственный парень в этой картине, у которого есть будущее - присоединяемся к ним. Подобно мотоциклисту-дальтонику, мы видим улицу в ослеплении черно-белых контрастов: мерцающие неоновые надписи, дети, играющие в потоке воды от пожарного насоса, игроков, сутенеров, собирающих бутылки пьяниц. В тупиковом переулке мы подвергаемся нападению головорезов и остаемся мертвыми. Но мы вернемся, потому что мы не можем сопротивляться соблазнительности уличных Реалий. Которые, конечно же, можно зацепить в эпизоде личной жизни, но вряд ли удастся охватить в полной мере. Не принадлежа к уличной субкультуре. Это - ключ понимания к соблазнительной привлекательности улицы. И, конечно же, стрит-стайлинга. Как святые реликвии, предметы уличной культуры излучают мощь своих ассоциаций. Каждое поколение использует художественное оформление одежды и тела, чтобы сообщить о наиболее важном на данный исторический момент. Масса светской хронологии состоит из нескольких месседжей: «я богат» или «я знаменит и облечен властью», что, конечно же, не всегда соответствует действительности. И, по сути, не является отражением массовых реалий, хотя, возможно, многие были бы не прочь пребывать именно в таких иллюзиях. И если на сегодняшний день все больше и больше людей использует собственный стиль одежды, чтобы утверждать: «я настоящий» или «я такой как есть», это - прямое свидетельство нашего голода по вписыванию собственной правдивой страницы истории. В возрасте, когда окружающие реалии наиболее четко видны во всей своей полноте симуляций и обмана. Теоретики постмодернизма от Фредерика Джамемо до Джина Бодрилларда видят неуловимую значимость утраты подлинности как причину и проблему фундаментального кризиса нашего поколения. Кто бы сомневался. Одновременно под маркой «Настоящей Вещи» мы покупаем «кока-колу», и именно эта та же самая жадная тяга к подлинности соблазняет нас на улице с Ржавым Джеймсом и мальчиком-мотоциклистом. В этом есть фундаментальная ирония, которое не должна сбивать нас с толку. Они не имеют ни одного качества, которое официальное общество декларирует как важное (деньги, престиж, успех, известность), и все же они обладают монополией на то, в чем мы фактически испытываем наибольшую потребность, – Реальность и реалистические истории. Стили, которые зарождаются на улице, в итоге имеют обыкновение заканчивать свой путь на престижных подиумах и становятся достоянием истории. В этом нет ничего удивительного, потому что подлинность и оригинальность во все времена представляли собой драгоценный товар. Каждый хочет часть чего-либо подобного, но это - больше чем ценник, который отличает подлинное изделие от его шикарной реинтерпретации. Это - вопрос контекста. И когда модельерские старания придерживаются контекста метафорической позолоченной рамки вокруг кожаного жилета мотоциклиста, пончо хиппи, берета растамана или костюма тедди, это преобразовывает символ субкультурной идентичности в то, что любой обладатель достаточного количества денег может приобрести и носить с гордостью. Однако многие стрит-стайлы, имея общую историю, поверхностно могут напомнить друг друга, все они – обособленные истории. И мода на модное стимулирует изменение и прогресс в индустрии одежды. Каждый новый ежегодный показ всегда толкает локтями прошлогодний в бесконечном преследовании новинок. Эта тенденция переосмысления и улучшения была на какой-то момент периода мировых войн и эмансипации подзабыта, но возвращена Диором в термине «New Look». Прогресс, навеянный неявными предположениями, - того, что характеризует современное общество. И то, что Новое – также по определению, в силу самого факта значения термина мода – улучшенное и современное. Из истории моды 20-го века Продукт модернизации, ее ультимативная экспрессия, способ, решительно ведущий к будущему через современные модные образы. Способность генерировать новое и свежее, вместимость, которая всегда давала интересующимся возможность быть в духе времени, и понимание того, что закономерность изменений состоит в том, что завтрашний день всегда более многообещающ, чем вчерашний. Даже когда в восьмидесятые стало широко распространено колебание в сторону постмодернизма, сомнительно оценивающего прогрессивные новации. Что было отражено в соответствующем сдвиге в сторону неизменной классики и винтажного, антисовременного стиля. Вполне возможно, маятниковый эффект в области моды изначально качнулся в сторону пуританства вслед за расцветом американского и европейского буржуазного бума на закате «серебряного века». Возможно, вследствие экономического кризиса 20-х годов, когда модную роскошную одежду могли позволить себе только американские гангстеры и аристократы. Но так или иначе, тенденция тяги к костюмной простоте пришлась на небольшой промежуток между двумя мировыми войнами. Социальная активность вслед за периодом всемирного декадентства сменилась на новые социальные эксперименты в Германии и Советском Союзе, которые свели понимание моды к понятию униформы для обоих полов. А потом началась война, до конца которой мода замерла в ожидании. И действительно. На тот момент НЕ БЫЛО НИКАКОЙ АЛЬТЕРНАТИВЫ. Возвращаясь к 1947 году, когда Кристиан Диор определил свой «Новый Взгляд» на мир мужчин и женщин, все еще пребывающий в пыли Второй мировой войны. Если когда-либо было время, и люди очень хотели мельком увидеть перспективное будущее, то «New Look» и являлся этим будущим. Хотя фактически переделывание старого стиля одежды, конечно же, покажется свежим и новым, по сравнению с женскими платьями, которые вынужденно носились в течение войны. Используя экстравагантные отрезы ткани в своих длинных свободных юбках, подчеркивающих женские талии, которые некоторым наблюдателям казались неосвобожденными, дизайн Диора заставил приподняться в недоумении многие брови и вызвал протест против расточительства нового подхода. Но такая оппозиция была, конечно, обречена на неудачу. В духе нового многие отчаянно пытались избавиться от всего старого. Конечно, только небольшое количество женщин имело возможность покупать что-нибудь от Диора. Но уже в следующем 1947 году очередной «New Look» предложил модели, доступные супермаркетам, а еще чуть позже - образцы, пригодные для изготовления в домашних условиях по выкройкам. И трудности, связанные с тем, чтобы женщины от Парижа до Лос-Анджелеса маршировали в ритме новой моды, были преодолены в короткие сроки. В своем расцвете мода сумела заставить практически каждого придерживаться определенных взглядов в рамках обозначенных линий и тенденций. Как выразился Питер Йорк в «Modern Times»: Мода стала своего рода Ватиканом, со своими диктаторами, которые в пятидесятые и шестидесятые заставляли каждого следовать определенной линии. Линии были установлены в рамках традиций Старого Света... Модельными домами, редакторами журналов для читателей журнала. Мода, идущая в ногу с техническим прогрессом, имела обыкновение заявлять, что цвет сезона, по неким алгоритмоподобным вычислениям, представляет одежду в бежевом, банановом или красном свете. В пятидесятых наступил практический диктат формы, которой женская одежда должна была следовать. И наконец, наступили шестидесятые. И на этот момент опять НЕ БЫЛО НИКАКОЙ АЛЬТЕРНАТИВЫ. Этот классический пример иллюстрирует три основных характеристики моды: ее празднование Нового, ее особенность («New Look») и ее распространение от высшего общества к массовому рынку потребления. Но сегодня, в то время как слухи о кончине моды, возможно, были слишком преувеличенны, все три из этих характеристик кажутся менее очевидными, чем они были несколько десятилетий назад. Во-первых, поскольку можно было ожидать в постмодернистском веке, что растущее число людей сомневается в тезисе, что новое кроется в модернизации. Такое недоверие к прогрессу едва ли удивительно в то время, когда экологические, экономические и социальные факты отбрасывают такую темную тень на будущее. Этот сдвиг в отношении повлиял на события во внутренней области и дизайне мебели, архитектуре - акцентируясь на «Реконструкции». Аналогично в сфере одежды и фурнитуры, «классика вне времени» извлекала свою пользу из популярности. Действительно, те, кто попал в последний вагон этого поезда в ушедшем веке, были заклеймены как «жертвы моды», в то время как термин «модный» из-за вычурности и гротеска форм и образов чаще становился оскорбительным выпадом или насмешкой, чем комплиментом. Во-вторых, вместо власти модных тенденций, каждый сегодня наблюдает плюрализм между различными дизайнерскими изысками, предлагающими радикально противоположное показам «New Look». В то время как немногие способные к наукам стремятся сократить неблагозвучие различных цветов, форм, продолжительность, сформулировав единую непротиворечивую тенденцию в едином направлении. Любой даже неглубоко информированный зритель, рассматривая фотографии парижских, миланских, лондонских или нью-йоркских показов, может удостовериться, что разница, а не согласие, является повесткой дня. Такое разнообразие направлений и информации, вместе с очевидно растущей склонностью людей к свободной импровизации с одеждой и украшениями, чем следованию модных предписаний, принесла в наше время бесчисленное количество стилей, вряд ли когда-либо существовавшее в истории моды. Однотипность подхода, которое Питер Йорк приводит как характеристику, шестидесятых, когда все носили однотипные вещи, больше не фигурирует. Сегодня, когда вы смотрите на то, что люди носят на улицах, в офисе и в ночных клубах, вы понимаете - альтернатива есть. Действительно, большое количество альтернатив отодвинуло показы перед запросами личного выбора. И последнее, показы высокой моды, как правило, начинают свою жизнь в пределах аристократического круга или обеспеченного сословия ценителей, и далее просачиваются до уровня массового потребления. Также несомненно, что рынок товаров массового производства и модная индустрия продолжают брать на себя инициативу в выборе изделий, высоко оцененных на показах модельеров. Но изделия эти мы чаще наблюдаем с экранов, транслирующих подиумы, как некое порождение умов всемирно известных Кутюрье. Настоящая же реальная урбанистическая мода зарождается ныне не там. Но сама цепочка современных модных событий на самом деле выглядит иначе. Сначала идет подлинное стрит-стайловое новшество. Это может быть продемонстрировано в музыкальных видеороликах, фильмах, уличных репортажах. Тогда становится понятным, что оригинальные идеи находятся в начале производственной цепи, а роскошная модельерская реинтерпретация проявляется в деталях модных коллекций. Потому как источник для вдохновения един и называется улицей. Подиум и стили Если «New Look» Диора иллюстрирует традиционный процесс «пузырения вниз», мотоциклетная «косуха Перфекто» (так же известный как жилет из «Бронкса», который также называли «конвертом») может послужить, чтобы проиллюстрировать процесс «пузырения вверх» в действии. Основанная на дизайне летных курток периода Второй мировой войны, «Перфекто», созданная компанией Скот Бразерс из Нью-Йорка, стала общим символом бунтующей молодежи, после того как Марлон Брандо снялся в фильме «Дикарь». Черный зловещий блеск, с «зипперами», прорезающими кожу… этот предмет одежды воплотил отношение и образ жизни, который непосредственно бросал вызов «нормальному обществу». В среде американских пригородов для взрослеющих подростков пятидесятых и шестидесятых эти вывешенные в витринах куртки-конверты символизировали риск и поиск неприятностей. Это было территорией «Rumble Fish» – глубокими трущобами на беспокойной части города. «Кожами» восхищались в начале шестидесятых, это было хорошо и для семидесятых. Как в фильме «Американское граффити» о подростковой жизни в США начала шестидесятых - где мадрасская спортивная куртка героя контрастирует с куртками в стиле «Перфекто» у уличных подонков. Этот предмет одежды всегда имел реальную субкультурную (и часто социально-экономическую) границу. В Великобритании подобный дизайн был сделан Льюисом Литэрсом. «Мик Фаррен, …город в южной Англии. Это были конкретные джунгли и полулегальный магазин, специализировавшийся на липких юных уличных хулиганах – и клетчатых (polkadot) рубашках, «Стардастах», ярких носках с аляповатыми костюмами, которые обычно разваливались после нескольких недель носки... Я стоял перед зеркалом магазина в полный рост, сдирая с себя твидовую спортивную куртку, которую наверняка одобрила бы моя мама. Я собирался облечься в то, что стало бы моей первой крутой одеждой... Куртка Д. Льюиса с Большой Портлендской улицы Лондона. Это была модель «Бронкс». Я не верил сам себе и поэтому подошел к зеркалу. По общим воспоминаниям, зеркало было наклонено, производя самый лестный эффект, и я выглядел большим. Мои руки казались более длинными, а плечи более широкими. Я поднял воротник вверх и понял, что выгляжу чертовски круто. Матерь божья, я был помесью Элвиса и Лорда Байрона…». Медленно и постепенно, в течение семидесятых и в восьмидесятых, мотокуртка становится «нормальной» одеждой на каждый день. Возможно, самый мощный показатель того, как уличный стиль постепенно стал принятой частью нашей общей культуры и частью этикета для серьезных рок-музыкантов. От Джина Винсента до Джима Моррисона, от Лу Рида до Джорджа Майкла, черный кожаный косоворот должен был уверить нас в истинности музыканта. Что, конечно же, делает «Перфекто» «Истинной Вещью», иллюстрирующей стиль жизни для «неправильных подростков». Так же как возводит этот предмет одежды в ранг классики, неизменной в своем дизайне в течение приблизительно пяти десятилетий. Вещи, сделанные Скот Бразерс или Льюисом Литэрсом, стали предметом бесчисленных имитаций, которые начали появляться на подиумах высокой моды в 1980-е. Сначала это были «субкультурные» модельеры, такие как Кэтрин Хамнетт, Пэм Хогг и Жан-Пол Готье, сделавшие собственные модернизированные версии. Но когда к середине восьмидесятых признанные модельеры Клод Монтана, Тьерри Маглер, Джанни Версаче и Соня Райкель использовали свои версии «Перфекто» - это стало триумфом признания «косой» кожи. И этот случай, конечно же, не уникален. Большинство уличных стилей всегда служили источником вдохновения для широкого диапазона модельеров. Действительно, по достижению конца 80-х Жан-Пол Готье изменил цвет черного «Перфекто» на великолепно золотой, но не менял его субкультурной принадлежности. Эта ожидаемость прорыва «улицы» на подиум и регулярность таковых случаев постоянно отслеживается по таким специализированным изданиям, как «Fashion» и «Elle», напоминающим издания про жизнь и оригинальность, такие как «Face» и « i-D». Разница находится лишь в области гонораров моделей, одних из уличных реалий, других эти реалии имитирующих. Но как ни странно, это тоже жизнь. Эта инверсия социально-экономического характера показательна. Поскольку возвращает нас к временам, когда социальная элита была настолько самодостаточна и самодовольна, что отказалась полагать о наличии чего-нибудь значимого, происходящего в более низких в социальном плане, многоступенчатых срезах общества. Это было и в шестидесятых, когда в конце концов люди распознали, что культура не является прерогативой высших сословий, периодически балансирующих на гране упадка и социальных кризисов, начиная с момента первых буржуазных революций. Так было и во время «серебряного века», в противостоянии аристократической и городской моды. Да и ранее, когда народное творчество существовало параллельно официальному государственному, и разделительные полосы между ними проводились вдоль рамок социального снобизма. И всю историю человечества желание низов прорваться сквозь эти рамки и самореализоваться оживляло наше общество творческим талантом и свежими силами. Условно этот процесс можно назвать самодостаточной творческой демократией, в которой талант, как некоторые заблуждаются, не ограничен классом, национальностью, образованием или количеством денег. Банк человеческой культуры в целом - это полный спектр творческой энергии в нашем обществе. Который запускает механизмы как социальные, так и индустриальные. Так было на заре человеческой цивилизации. Так происходит и поныне, несмотря на всю сложность нынешнего устройства общества. Однако действительные члены таких стилистически влиятельных субкультур не разделяют этот энтузиазм к прорыву в высшие слои общества и тем более на подиум, по праву считая своей собственностью стилистическую атрибутику. Так, в 1977-м, когда Зандра Родес представил ее в виде одежды, специально разорванной и скрепленный булавками, на показе «Punk Look», и позже, когда Версачи и другие модельеры высокой моды произвели подобные производные стили, подлинные панк-рокеры обычно категоризировали такую имитацию как «оскорбление», а не лесть. Аналогично Джонни Стюарт, автор субкультурной книги про рокеров, недавно прокомментировал подобные явления. «Раздражающе видеть, как кожаная куртка стала модной одеждой. Я помню те времена, когда рокеры превосходили численностью модников, носивших наши «кожи». И для них это было опасным предприятием. Если бы вы по неосторожности остановились на вашем мотоцикле в неположенном месте, то ваша «кожа» могла быть легко сорвана с вашей спины. И вы могли быть серьезно избиты. Причудливые фешенебельные версии «Перфекто», которые вы видите повсеместно в эти дни, опускают значение этой вещи, убирая ее оригинальное волшебство, попросту кастрируя его». Даже в пределах модной промышленности такое же беспокойство вызывает неприкрытая «эксплуатация» творческого потенциала уличных стилей. Согласно британскому дизайнеру Джо Казели-Хэйфорду: «Мир моды стал настолько голодным, что люди, прибывающие со всех континентов в Лондон, обшаривают все закоулки андеграунда, изымая аспекты различных групп и используя находки в производстве собственных вещей. Но мир моды продолжает упускать сущность, и продолжает эксплуатировать, и продолжает насиловать, и продолжает свой очень поверхностный и тривиальный путь». Сильные слова. Но тогда значение и эффекты «пузырения вверх» не могут восприниматься легкомысленно. Имитация может выглядеть как лесть, но так же, как подделывание дизайнов в мире моды, подрывает репутацию модельеров. Нечто подобное происходит, когда мода копирует уличные стили. Те подлинность и смысл субкультурной идентичности, которые символизируются в стрит-стайлах, утрачиваются, когда это становится «последней модой этого сезона». Что-то может быть куплено и носиться независимо от своего оригинального субкультурного значения. В том смысле, что возможно искреннее эмоциональное желание модельера устроить на подиуме праздник «улицы» легко может оказаться довольно-таки небрежным подходом, и масса свежих идей может подорвать «значение улицы», в рамках этих стилей, для самых людей, которые изначально их создавали. Ежегодный британский Фестиваль Татуировки в Данстабле, Англия. Полукруг мужчин на мотоциклах, в джинсах, футболках и кожаных жилетах кучкуется вокруг одной из кабин татуировщиков. В центре подобно одетый молодой человек работает настолько беспечно, насколько это возможно, в то время как игла машинки зудит по его правой руке. Неужели весь интерес в небольшой татуировке? Оказывается, что это - обряд улицы. Парень на стуле становится членом «Bracknell Chopper Club». Татуировка, изящная пара золотых крыльев, является эмблемой клуба. Каждый смотрящий имеет аналогичный дизайн на бицепсе. Дизайн дублирует эмблему клуба на жилете, и возникает закономерный вопрос: «Зачем же еще?». «Татуировка на всю жизнь. Так присоединяются к клубу. Мы все в этом клубе, навсегда». Члены подобных объединений ярко демонстрируют различие между модой и стилем. Эти мужчины не жертвы моды. Это видно по небрежной одежде, сохранившей ортодоксальные элементы. И любое постоянное художественное оформление тела татуировкой - это антимода, поскольку сделанное уже сложно изменить, если вовсе невозможно. Спустя многие годы эти же самые мужчины, посещающие другие конвенции, не меняются. Разве что татуировок становится больше, а в волосах больше седых волос. Стиль не бывает модным на сезон, или, как это еще говорится, «брендовым», и по этому не является модным как таковой. Как раз наоборот. Это неотъемлемо, консервативно и традиционно, и по причине того, что субкультурная среда использует постоянное художественное оформление тела и постоянную атрибутику. И это становится традицией. Запутанные мотивы Маори и других народов южного Тихого океана, шрамирование различных африканских народов, пирсинг, ушные тоннели племен Амазонки, татуировка и атрибутика субкультурного мира - все это проявления неотрибализма и «нового дикарства», подача которых противостоит изменениям на протяжении столетий. Неотрибализм и городские племена Любое членство в социальной группе и стилистическое оформление служат одной цели - отличить «Нас» от «Них», всюду, в рамках хронологии, мы можем видеть эту важную функцию стиля на работе в любом из тех племенных обществ, которые выживают сегодня. Различные цвета кожи, различные дизайны, различные украшения обеспечивают немедленное опознание относительно друг друга членов племенных групп. Хроника уличных стилей - это такая же хроника «племен». Зути, Хипстеры, Битники, Рокеры, Хиппи, Руди бойз, Панки, Раггамуффины и современные субкультуры, которые используют отличительный стиль одежды и художественного оформления, для того чтобы прочертить линию между «Нами» и «Ними». И что интригует в этом - факт, что такие городские племена цвели и процветали во времена, когда индивидуальность и личная свобода возрастала до той степени, чтобы быть отмеченной как определяющая особенность целого поколения. Конечно же, за счет кризисов «нормального общества», не справляющегося с собственной «нормальностью». Сразу приходят на память слова времен панковских волнений от Маргарет Тэтчер, укатавшей в бетон проблемные субкультуры заодно с бунтующими шахтерами: «Сегодня нет такой вещи как общество. Есть только люди и их семьи». И, конечно же, кое в чем она была права. Старые классовые и региональные группировки, религии и этнические фоны утратили свою важность, оставляя человека бескорыстно следовать тому жизненному сценарию, который он или она выбирает лично. Но почему многие отказываются от этой свободы, предпочитая присоединиться к какой-либо субкультурной группе? Возможно, дело в том, что племенной императив является и всегда будет фундаментальной частью человеческой природы. Так же как наши самые отдаленные предки, мы чувствуем себя отчужденными и лишенными высшей цели, когда не испытываем смысл собственной принадлежности к какой-либо общности, в рамках которой работают такие простые и видимо примитивные с точки зрения современных социологов вещи, как прозрачность намерений, дух товарищества и взаимовыручка. И нет никакого совпадения в том, что вдоволь навоевавшееся ради имперских иллюзий и иных «нормальных» целей общество на какой-то срок утрачивает социальный снобизм и начинает строить взаимоотношения заново, чтобы опять повергнуть себя в очередной катаклизм. Но именно в такие моменты снижение традиционных социальных связей усиливает влияние субкультур, созданных ради удовлетворения потребности в ощущении общности и общей цели, которой так недостает в современной жизни. Так было и во времена Ренессанса, и в эпоху модернизма. Так было и после того как отгремели мировые войны, когда городские племена получили наибольшую огласку через кинематограф и прессу. И неудивительно, что эти стилистические племена являются особенно привлекательными для подростков. Именно в течение юных лет человек встает на путь между родительским домом и собственной семьей в поисках места для самореализации. И если бы современная жизнь состояла из большего чем «люди и их семьи», то это не было бы проблемой. Но в нашем поп-обществе, которое в рамках современных государственных идеологий, по сути, является «антиобществом» с кучей социальных барьеров, подросток ступает из родительской семьи в социальный вакуум, как космонавт в открытый космос. Вне зависимости от социального класса, проблема общения вне предложенных социумом карьерных дорожек стоит на первом месте. Самый простой способ заполнять этот вакуум - влиться в компанию, разделяющую твои вкусовые предпочтения или занимающуюся поиском новых ощущений. Тем более что субкультура городов насчитывает уже несколько сотен лет собственной истории, хотя и носит откровенно криминальный характер, начиная со времен благородствующих щеголей-пиратов, заканчивая уличными бандами, контролирующими определенную уличную жизнь в крупных городах Европы и Америки. Последние, в силу своей юности и процесса формирования индивидуальности, ставят маркеры образа жизни на передний план. Только униформа, вкусовые предпочтения и личные качества играют роль в построении иерархии взаимоотношений. Только крепкие кулаки, цельность внутреннего мира и преданность общей подростковой идее входят в понятие «крутизна». Эта ситуация ярко отображается в фильме «Воины» 1979 года (в советских видеотеках «Войны Бронкса»), который начинается заключением соглашения между почти десятью различными нью-йоркскими уличными бандами. Сами воины одеваются в черные кожаные жилеты и яркие знаки отличия. Другая банда носит гавайские рубашки и панамы. Еще одна - бейсбольную униформу и синие румяна. Следующая банда одевается в стиле, напоминающем гротескные банды «Заводного апельсина» Стенли Кубрика, с белым макияжем, цилиндрами и прическами-скобками. Сегодняшние городские племена отмечены не только отличительным образом жизни и стилями в одежде, но и огромным масштабом, давно преодолевшим международные границы. Примерная классификация насчитывает около 14 уникальных племенных стилей, серьезно относящихся к «племенной» идентичности. В то время как все члены локальных банд знают и лично связаны друг с другом, большинство членов неотрибалистов абсолютные незнакомцы – связанные прессой и легендами в единое целое по соответствию с приоритетами для подражания, музыкальным предпочтениям, стилям одежды и украшениям. Как формируется и функционирует униформа? Примеров множество, и они есть в каждой субкультуре. Иногда формирование традиций занимает длительное время, иногда это стремительный прорыв. Все зависит от ситуации в официальном сообществе. Так, например, в Лондоне, в 1975-м и в 1976-м, небольшая группа молодых людей (многим известная как группа Бромли, потому что они происходили из Бромли, в Кенте) начала встречаться в различных местах в непрестижном конце Кинг Роуд. Вивьенн Вествуд и ее бессменный калькулятор и менеджер Малькольм Макларен, открывшие магазин «СЕКС», стали одним из таких мест для собраний, и необычные элементы одежды из мира садомазохизма и фетишизма, востребованные в издевательском смысле как атрибут публичного ношения, стали одним из стилистических направлений для этой группы. То, что «нормальное» общество покупало и использовало для своих «нормальных» тайных половых игрищ, стало демонстрироваться на улице. Число группы насчитывало не более сотни, все знали друг друга и в этом смысле маргиналы представляли собой скорее банду, чем племя. Но после появления уличного рупора в виде «Секс Пистолз», нанесших серьезное оскорбление английской короне с экранов телевидения, средства массовой информации, заинтересовавшиеся этими протопанками, начали непредумышленно создавать стереотип типичного «панк-рокера». Благодаря этой гласности, молодые люди повсюду в Великобритании начали подражать этому стилю. И численность приверженцев стремительно возросла до тысяч. И, уже в ближайшее время, появились сотни тысяч панков в Берлине, Барселоне, Риме, Нью-Йорке, Лос-Анджелесе и Токио. Как ни покажется странным, но в СССР и Восточной Европе они распространились немногим позже и быстро наверстали упущенное. Совместно используя (по крайней мере на первый взгляд) только стиль и интерес к новой форме рок-музыки, тысячи «панков» рассеялись между различными городами, странами и континентами как только что состоявшаяся субкультура, уж не говоря о «племени». Но это представление забывает, что стиль - выразительная среда сложных идей, отношений и значений. Полностью растолковать значение стиля панков или любого другого трайба доступно пониманию обычного человека вряд ли удастся. Каждое племя, придерживаясь общего стиля жизни, вырабатывает собственные особенности, исходя из географии обитания, «отражая» и впитывая местные традиции. Однако когда мы сравниваем между собой стиль панков и их современников хиппи, мы немедленно оцениваем степень разницы в области мировоззрения и интересов. Нигилистические прикиды панков, безумные прически указывают на агрессивную асоциальную и аполитичную позицию, преднамеренную ироничную порочность и дикарство, восхитительную изобретательность. Что является полной противоположностью хиппи, с их философской теорией о том, что любовь спасет мир, основанной на идеологии фольков, с их представлениями о «назад к природе» и наследием психоделической революции, призывающей к участию в социальных процессах в виде личного ухода в себя и антивоенных митингов. Стиль не только поверхностное явление. Это всего лишь подсказка о многом большем. И, закодированные в пределах своего внешнего оформления, идеи и идеалы составляют субкультуру, которая также развивается в рамках истории человеческой цивилизации. И в этом смысле члены стилистических племен имеют много общего. И одежда не является ни тривиальным вопросом, ни критической необходимостью. Общее противопоставление новых форм «норме» и «обычности», скуке и лицемерию, царящему в классовом обществе, роднит и объединяет племена в общей политике, при всей разнице в подходе. Свобода самовыражения и самореализации, перманентное желание находится в гуще событий и на «огневом рубеже» социальных кризисов - все это показатель неофициальной общности. Которая своим существованием, самодостаточностью и бесконтрольностью одновременно доставляет головную боль официозу, так же как предлагает локальное решение социальных кризисов своей самостоятельной инициативой и саморегулированием на уровне племен. Другими словами, уличная субкультура - это несколько большее, чем среда для новых идей для моды и поле для социальных экспериментов, это параллельная жизнь, где праздное времяпровождение, честолюбие, любовь и подростковое насилие приобретают особый смысл. Подростковая среда создает своих лидеров и героев вместо предложенных извне липовых идеалов и приоритетов. Гремучая смесь из творческой недореализованной энергии, насилия и всего букета запретных плодов, доступных на улице, сносит наносное позерство и оголяет истинные качества участников процесса. И когда приоритеты по разным причинам смещаются в область абсолютного криминалитета и анархии, все это приводит к достаточно плачевным ситуациям. И этот негативный опыт в виде трупов подростков – плата не субкультур, а именно «нормального общества», ежегодно приносящего жертвы урбанистическому Молоху. Мы не можем не отметить этого печального факта, как и того, что жертв тех же криминальных пороков на порядок больше в обычных и криминальных кругах. Поэтому мы можем корректно сравнивать не жертв наркомании, алкоголизма и убийц, а только тех, кто пал в межплеменных войнах. Учитывая тот факт, что вовлечение в «группы риска» во многом обусловлено личным выбором (порой неосознанным), а не пропагандой субкультурного образа жизни. Образ жизни формируется не только из одежды, абстрактной идеологии и музыкальных предпочтений. Немалую роль играет и танцевальная культура, свойственная урбанистическому обществу, и в первую очередь городским племенам. Но и это только часть самого важного. История и традиции, состоящие из местных легенд о достижениях различного характера, так же как и поучительные печальные истории - все это неотъемлемая часть урбанистического фольклора и сленга, который в немалой степени влияет на поведение блокирующихся групп подростков и привносит эффект солидарности и товарищества для участников. Как все племена, имеющие собственные истории, неотрибалисты уверены, что они будут существ

Источник: http://www.kompost.ru/actions.html