Данная статья о великолепной английской панк группе CRASS, которая чудь ли не стояла у истоков английского ди-ай-вай... вытекла из хипповской коммуны, участники первыми были среди панков вегетарианцами (среди панк-групп точнее), по мимо музыки занимались активной политической деятельностью... ну, надоело перечислять все её плюсы...
Взята из девятого номера питерского зина "ножи и вилки" 2006 г.... сокращена мной)) коментарии в скобках видимо переводчика, т.е. шарапова))...
шарапов, кстати, ещё известен своим дистро/лейблом шарапов саунд систем...
а зин "н и в" издал свой первый номер ещё во второй половине 90-х
вот ... статья из зина начинается отсюда:

Эта статья об истории английской анархо-панк группы CRASS была написана их барабанщиком Пенни Рембо в 1986 году для буклета пластинки “Best Before”. Подробнее историю ансамбля Пенни изложил в своей книге “Тайный пароль. Моя возмутительная жизнь” (Penny Rimbaud, “Shibboleth. My revolting life”, AK Press / Exitstencil Press, 1998). Перевод – Шрпв

Когда в 1976-м панк впервые появился в заголовках газет по всей стране со своим призывом делать все самим, мы, в течение многих лет каждый по своему занимавшиеся как раз этим, наивно поверили, что гг. Роттен, Страммер и т.д. и т.п. верили в то, что говорили. Наконец-то мы не были одни.
Мысль стать группой никогда всерьез к нам не приходила, все случилось само собой. (…) Стив и Пенни сочиняли песни и играли вместе с начала 1977-го, но только к лету того же года мы наклянчили, наодалживали и наворовали достаточно оборудования, чтобы назвать себя группой... CRASS (Crass (англ.) – грубый, полнейший (о невежестве)).
(…) Мы играли на обычных концертах и на благотворительных - хаотичные демонстрации неадекватности и независимости. Нас отшили там, обломали тут и вышибли из ставшего сейчас легендарным клуба “Roxy”. “Они сказали, что им нужны только воспитанные парни, неужели для них гитары и микрофоны - всего лишь сраные игрушки?”
К тому времени мы поняли, что наши соратники-панки, THE SEX PISTOLS, THE CLASH и прочие музмарионетки ни х*ена сами не делали. Им хотелось бы думать, что они нае*ывают мейджор-лейблы, но на самом деле клювом оставался щелкать простой человек. Они помогли себе самим, придумали очередной поверхностный стиль, вдохнули новую жизнь в лондонскую модную улицу Кингс-роуд и заявили, что начали революцию. Та же старая история. Мы опять были одни.
В своем алкоголическом угаре мы нашли решимость сделать своей задачей создание настоящей альтернативы эксплуататорству шоу-бизнеса. Мы хотели скорее давать, чем брать, и мы хотели, чтобы наши творения могли выжить. Со сцены было уже дано слишком много обещаний, легко забытых на улице.
Всю долгую, одинокую зиму 1977/1978 мы регулярно играли вместе с UK SUBS в клубе “The White Lion” в Патни. (…) Неослабевающий энтузиазм Чарли Харпера не мог не вдохновлять, особенно в мрачные минуты. Его абсолютная вера в то, что панк - это народная музыка, была ближе к революции, чем любая из выдумок МакЛарена и его прихвостней. Своей стойкостью мы выставляли панк-шарлатанов теми, кем они были на самом деле - взвинченной выдумкой музыкального бизнеса.
(…) Идеи были открытыми, мы вместе создавали свои собственные жизни. Это были славные годы - до того, как создаваемые нами свободные альтернативы превратились в очередной свод заскорузлых правил, до того, как настоящий (на наш взгляд) панк стал еще одним убогим гетто. Мы даже сыграли концерт в рамках “Rock Against Racism” (“Рок против расизма”), единственный концерт, за который нам заплатили. Когда мы попросили тамошнего мужика оставить деньги на дело, он сообщил нам, что “это и есть дело”. Мы никогда больше не играли для “R.A.R.”
Пока шарлатаны постепенно перебирались в Штаты, поближе к своим любимым допингам, одиночество нас закаляло. Мы решили, что стоит прекратить нае*ениваться и что надо относиться к творчеству хотя бы чуть-чуть серьезней. Мы стали носить черную одежду в знак протеста против самовлюбленного чванства панков-модников. Мы стали включать фильмы и видео в свою программу. Мы начали выпускать разъясняющие наши идеи листовки и газету “International Anthem” (“Международный гимн”). Мы разработали флаг, который висел за нашими спинами до самого конца, и решили фигачить по крайней мере до казавшегося тогда мифически отдаленным 1984-го года.
Ближе к концу лета 1978-го владелец фирмы “Small Wonder Records” Пит Стеннет услышал одну из наших демо-кассет и проперся. Он хотел выпустить сингл, но не мог решить, какой трек выбрать, так что мы записали все сочиненные на тот момент песни и выпустили первую в истории многодорожечную сорокапятку. Мы назвали альбом “The Feeding Of The Five Thousand” (“Кормление пяти тысяч”), потому что минимальный тираж, который мы могли напечатать, составлял пять тысяч экземпляров - примерно на 4.900 больше, чем мы надеялись продать. “Feeding” сейчас до золотого диска не хватает нескольких сотен копий, хотя мне не кажется, что музыкальная пресса будет по этому поводу поднимать какую-то шумиху.
Теперь, когда весь наш концертный сет был запечатлен на пластинке, завернутой в казавшуюся тогда весьма новаторской черно-белую обложку, музыкальная пресса смогла начать на нас атаку, которой суждено было продлиться долгие годы. Они возненавидели нас и наш альбом, и их отвращение перехлестывало через край. (…) С самого начала средства массовой информации пытались нас игнорировать, и только под давлением обстоятельств они нехотя замечали наше существование. Все довольно просто, если ты не подыгрываешь им в их игре коммерческой эксплуатации, они не будут подыгрывать тебе. Музыкальный бизнес покупает не только группы, он также платит музыкальной прессе. Шарлатаны проникли дальше и глубже, чем мы могли даже подумать.
Тем не менее, враг начал делать нам предложения, поняв, что мы угрожаем его контролю. Большой дядя попытался купить нас дешевым вином и 50.000 фунтов, которые нам полагались, если мы присоединимся к “команде Перси”. Он также сказал нам, что он умеет “продавать революцию” и что мы никогда не добьемся успеха без его помощи. Это было первым из многих отвергнутых нами предложений, мы никогда не сожалели об этом, и, кстати сказать, про Джимми Перси мы как-то не очень слышали.
Когда “Feeding” вышел весной 1979-го, первый трек был беззвучен и назывался “The Sound Of Free Speech” (“Звук свободы слова”). Завод по производству грампластинок посчитал, что присутствовавшая там композиция, “Asylum” (“Приют”, полное название “Reality Asylum”, “Приют реальности”), была слишком для их - и для ваших – вкусов богохульной. Это - истинное лицо цензуры в “свободном мире”.
В конце концов, мы нашли завод, который захотел иметь дело с “Asylum”, так что мы перезаписали песню вместе с композицией “Shaved Women” (“Бритые женщины”), напечатали обложки дома, продали пластинки по 45 пенсов и совершенно разорились.
Сингл “Reality Asylum” сразу после выхода принеся нам кучу неприятностей. Жалобы от “широкой общественности” привели к полицейским рейдам на магазины по всей стране и визиту, нанесенному нам представителями Скотленд-ярда. (…) Сама природа предоставленной нам “свободы” делала неизбежным повторение опыта, так что бесконечная карусель полицейской достачи пришла в движение; она и по сей день продолжает кружиться.
Примерно в это время мы записали свою первую и последнюю сессию для радиопрограммы Джона Пила. Начиная с этого момента за нами утвердилась репутация матерщинников, (…) что привело к тому, что мы были временно занесены в “черный список” Би-би-си. По всей видимости, выражение инакомыслия по вопросу о Фолклендах недопустимо для радиослушателей, которые завалили Би-би-си жалобами.
Чтобы свести на нет появлявшиеся в прессе утверждения о том, что мы всего лишь левые/правые головорезы - им не удалось нас как следует раскусить, мы начали вешать рядом со своим знаменем анархический флаг. В то время буква А в кружке редко появлялась вне упорядоченной, скучной и мелочной анархической литературы. Через несколько месяцев этот символ стал украшать кожаные куртки, значки и стены по всей стране, в течение нескольких лет он распространился по всему миру. (…)
Одновременно мы узнали, что “C.N.D.” (Campaign for Nuclear Disarmament, Кампания за ядерное разоружение) на самом деле еще существует, хотя и в угнетенной, самоуничижительной форме, и решили продвигать их дело - на что в то время они сами казались неспособны. С тех пор, несмотря на издевательство со стороны музыкальной прессы, на концертах мы вывешивали также пацифик.
Наши гастрольные усилия постепенно вернули “C.N.D.” к жизни. Мы рассказали о них тысячам людей, которые стали становым хребтом возрождения организации. Новый и доселе неинформированный сектор общества узнал об одной из форм радикального мышления; это привело к огромным шествиям, демонстрациям и акциям, которые продолжаются и сейчас.
Настоящий эффект наша работа производила не в границах рок-н-ролла, а в радикализировавшихся умах тысяч людей по всему миру.
От ворот Гринхама до Берлинской стены, от акций “Stop The City” до подпольных концертов в Польше, - всюду сказывалась наша специфическая разновидность анархо-пацифизма, сейчас почти синонимичная с панком.
С начала 1977-го мы проводили граффити-войну в центре Лондона. Наши набитые через трафарет послания - все от “Fight War Not Wars” (“Воюйте с войной, а не на войне”) до “Stuff Your Sexist Shit” (“Да пошли вы со своим сексистским говном”) - были первыми подобного рода граффити в Великобритании (…).
Чтобы отметить наши успехи с баллонами краски, мы решили назвать следующий альбом “Stations Of The Crass” (“Станции CRASS”, обыгрывается выражение “stations of the
cross” – “крестные муки”). На его обложке - фото наших работ на одной из станций лондонской подземки. Оформление “Stations” включало первую в истории шестикратно сложенную обложку. К пластинке прилагались нашивки, которые мы печатали дома.
К этому времени Пит из “Small Wonder” начал уставать от внимания полиции, которое мы привлекали к его магазину, так что мы одолжили денег и выпустили “Stations” сами. Альбом продавался так хорошо, что уже очень скоро мы смогли отдать долг и заплатить за то, чтобы обложки сгибала машина. Вначале мы делали это сами у себя дома.
“Stations” продолжал расходиться, и вскоре мы смогли думать над тем, чтобы выпускать материал других групп. Был создан лейбл “Crass Records”, деятельность которого началась с сингла ZOUNDS, первой из более чем сотни групп, которые мы натравили
на ничего не подозревавшую публику. (…)
Сравнительная легкость, с которой мы смогли собрать деньги для центра, показала нам, что мы можем не только создавать свои идеи, но и очень эффективно собирать средства для того, чтобы эти идеи могли претворяться в жизнь. К этому времени наши концерты привлекали довольно большие толпы, и мы решили, что сможем наилучшим образом использовать ситуацию, если будем играть только благотворительные концерты. За несколько лет нам удалось принять участие в сборе средств для целого ряда различных инициатив.
Время показалось нам подходящим для начала феминистской атаки. (…) Мы выпустили “Penis Envy” (“Зависть к п*нису”), и музыкальная пресса, совершенно ни х*ена не поняв, расхвалила его, так как он был записан “единственными феминистками, достаточно привлекательными физически, чтобы существовала уверенность – они поют по собственному выбору, а не из мести”. (…)
Последний трек на “Penis Envy” называется “Our Wedding” (“Наша свадьба”) - это сатира на слащавую попсовую дребедень. Запись была предложена фирмой “Creative Recording And Sound Services” (“Творческие услуги в записи и звуке”) журналу “Loving”, специализирующемуся на эксплуатации подросткового одиночества. Песня была с гордостью предложена редакцией “Loving” читателям как “совершенно необходимая вещь для этого счастливого дня”. Когда обман раскрылся, Флит-стрит была потрясена, а в “Loving” полетели головы.
Выход “Penis Envy” подтвердил уже давно имевшиеся у нас подозрения. Пробыв неделю в магазинах, альбом попал в национальные чарты на пятнадцатое место, но на следующей неделе его не было даже в верхней сотне. Та же судьба постигла “Nagasaki Nightmare” (“Кошмар Нагасаки”). Мы знали, что было просто невозможно быть так высоко в чартах - и на следующей неделе совершенно пропасть из виду. Нам казалось очевидным, что если мейджор-лейблы платят за попадание своих пластинок в хит-парады, они заплатят и за то, чтобы нас там не было. Мы знали, что в “E.M.I.” нас не любит, они разослали по своим A&R отделам циркуляр, запрещавший любые контакты с “представителями CRASS”, и принадлежавшие им магазины “H.M.V.”
Уже довольно долго мы гастролировали по всему Соединенному Королевству, смело высаживаясь там, где не ступали другие группы. (…) Куда бы мы не попадали, нас встречали улыбающиеся лица, готовые и желающие создать альтернативу охватившей все однообразной серости.
Не все давалось легко, всегда находились желающие разрушить то, что мы создавали. Мы пытались сыграть на фестивале в Стоунхендже, но нас побили байкеры; наши концерты срывались Национальным фронтом и Социалистической рабочей партией; в Белфасте мы играли для Королевской полиции Ольстера, в Рединге мы выпроваживали из зала представителей Британского движения, а в Лондоне мы подрались с людьми из Красных бригад. Было много неприятностей, но они никогда не перевешивали радость.
В течение 1981-го мы записывали альбом “Christ - The Album” (“Христос - альбом”), который к лету 1982-го был готов к выходу. Но на этот раз неприятности перевесили радость. “Великая Британия” начала войну.
Незначительные события на острове Южная Георгия, о котором никто никогда не слышал, привели к значительным событиям на Фолклендских островах, о которых никто никогда не слышал. (…)
Тэтчер хотела войну, чтобы улучшить к выборам никнущий имидж своей партии. Когда ей хотелось войну, она ее получала, вместе со всем остальным, что ей нравилось. Крылатые ракеты, першинги, ядерные реакторы, союзы, Деннис.
Рискуя предстать предателями, мы окольными путями спешно выпустили гибкую грампластинку против войны на Фолклендах. Музыкальная пресса мгновенно заклеймила нас как предателей. Мы также получили строгое предупреждение из Палаты общин - нам посоветовали “действовать осмотрительней”.
Протеста против войны, казалось, практически не существовало, а критика в прессе подавлялась. Когда проблемы были абстрактными, движение за мир было счастливо кричать “нет войне”. Сейчас, когда представился повод драть глотку, тишина
была болезненной.
Тем не менее, настоящая буча поднялась уже когда война завершилась - мы выпустили “How Does It Feel To Be The Mother Of A Thousand Dead?” (“Каково быть матерью тысячи мертвецов?”)  После того, как в Палате общин Тэтчер спросили, слышала ли она эту пластинку, она и ее партия обязательно захотели нас наказать. Депутату парламента от Консервативной партии Тиму Эггару досталась неблагодарная задача возглавить расследование, и он начал лажать с самого начала. Все дело развалилось, после того как мы представили Эггара в прямом радиоэфире полным дураком. Тори немедленно отступились от нас и даже сочли необходимым разослать записку, в которой членам партии предписывалось игнорировать любые провокации с нашей стороны. Мы вдруг начали получать письма поддержки от представителей “оппозиции”. Может, мы не были одиноки. Может, до них доперло!
Мы обнаружили, что мы попали на незнакомую и пугающую арену. Мы хотели представить свои взгляды обществу, хотели разделить их с единомышленниками, но теперь эти взгляды анализировали темные тени, населяющие коридоры власти. Эггар сделал нашему делу хорошую рекламу, и журналисты на нас так и вешались, в особенности те из них, кому буквально под угрозой расстрела не разрешили доступ к
настоящей информации о войне. (…)
(…) В конце 1982-го, понимая, что “движение” нужно взбодрить, мы организовали первый за несколько десятилетий концерт в сквоте - в ныне не существующем лондонском клубе “Zig Zag”. (…) мы вновь прославляли свою независимость, на сей раз в компании еще двадцати групп, лучших из тех, что могли быть названы “настоящим панком”. Все вместе мы создали двадцатичетырехчасовой взрыв энергии, который вдохновил подобные акции по всему миру. Мы выучили урок. Принцип “сделай сам” никогда не казался таким реальным, как в тот день в “Zig Zag”. (…)
Альбом “Yes Sir, I Will” (“Есть, сэр”) был нашим первым “тактическим ответным ударом”, это был страстный крик, обращенный к власть имущим и к тем, кто пассивно принимает их господство. Послание пластинки было громким и четким - “Нет никаких авторитетов, кроме тебя самого/самой”.
(…) Несколько участников группы записали “Acts Of Love” (“Действия любви”), пятьдесят стихотворений в лирическом обрамлении, попытавшись показать, что источником нашего гнева являлась любовь, а не ненависть, и что наша идея себя предполагала не эгоцентричное социальное изуверство, а неотъемлемое чувство собственного существа. (…)
Как раз в это время мы разослали мировой прессе ныне печально знаменитые “Кассеты Тэтчергейта”. Тщательно смонтированная пленка, имевшая форму телефонного разговора между Рейганом и Тэтчер, включала ее признание в том, что она несет ответственность за то, что был потоплен “Бельграно” – с этими обвинениями ей еще не приходилось сталкиваться - и что она знала о решении “Инвинсибла” использовать “Шеффилд” как морскую свинку – этот факт тогда еще не был известен. Чтобы ничего не упустить, мы заставили Рейгана угрожать Европе атомной бомбардировкой в защиту американского достояния, гипотеза, которая, возможно, не столь дика, как это кажется.
Кассета почти год лежала без движения, прежде чем оказаться в Государственном департаменте в Вашингтоне. (…)
Разумеется, во всем был обвинен не иначе как Кремль. Вскоре несколько газет в Америке и “Sunday Times” в Британии написали об этом, используя факты для доказательства нечестной игры КГБ. Впервые в прессе честность Тэтчер в вопросе о “Бельграно” была поставлена под вопрос, хотя и не вполне прямо.
Мы были преисполнены страхом и волнением, стоит ли нам рассказать об обмане? Наши сомнения разрешились, когда журналист из “Observer” связался с нами по поводу “некой кассеты”. Вначале мы отрицали, что нам что-то известно, но затем решили принять на себя ответственность. (…) Мы были озабочены тем обстоятельством, что, если мы признаем ответственность за кассету, множество других правонарушений всплывет на поверхность. Теперь мы подвергли себя этому риску, и телефон зазвонил.
СМИ всего мира ухватились за эту историю, взволнованные тем, как “несколько панков” представили Государственный департамент полными идиотами, и - “Кстати, а что вы еще сделали?” За все годы существования в качестве группы нам не разу не удалось привлечь к себе подобного внимания, телефон звонил непрестанно, мы разъезжали повсюду, чтобы давать интервью, внезапно мы стали “медиа-звездами”. (…) Мы получили своего рода политическую власть, нашли свой голос, к нам относились со слегка благоговейным уважением, но было ли это то, к чему мы стремились? Этого ли мы хотели добиться все эти долгие годы?
(…) В течение этих семи лет мы спровоцировали почти непрерывное прямое и косвенное внимание государства к себе. Теперь, конечно, они вновь по нам ударили.
Наступил 1984-ый, и он был несколько хуже, чем предсказывал Оруэлл. Безработица, бездомность, бедность, голод. Полицейское государство стало реальностью, как это вскоре предстояло обнаружить шахтерам. “Случайная” смерть от парней в синем (Цвет формы британской полиции) из тэтчеровской частной армии стала приемлемым и обычным явлением. Баланс всего общества висел на завязках передника злобного и бесчувственного деспота. Наша собственная судьба была намного менее важной. Нас затаскали по судам по обвинениям в непристойностях, которые почти нас сломали. “Мы можем заставить вас замолчать”. Тем летом мы сыграли буйный благотворительный концерт для шахтеров Южного Уэльса, который оказался нашим последним совместным выступлением. Со сцены мы поклялись работать на дело свободы, но уже по дороге домой мы знали, что избранный нами путь уже был пройден. Нам были нужны новые подходы к достижению поставленных целей, и через несколько недель после концерта Хари Нана покинул группу, чтобы искать свой собственный подход.
Мы не чувствовали себя обязанными продолжать концертировать. У нас больше не было уверенности в том, что, просто предоставляя нечто ставшее по большей части развлечением, мы оказываем какое-то реальное воздействие. Мы доказали то, что хотели
доказать, и если через семь лет люди еще не были нами убеждены, это никак не было связано с тем, что мы недостаточно старались.
“Нет никаких авторитетов, кроме тебя самого/самой”, мы это сказали, но мы потеряли себя и стали CRASS. Мы по-прежнему вовлечены в часто оказывавшийся болезненным процесс, вновь отыскивая самих себя, снова глядя друг на друга, излечиваясь от нанесенных себе ран “общественной жизни”. “Движение”, от “Классовой войны” до “Христиан за мир”, должно вернуть себе достоинство, потерянное в попытках противостоять созданным другими проблемам.
Мы все были виновны в том, что определяли врага, и хотя существуют люди, заграждающие путь свободе, врага все-таки надо искать внутри самих себя. Нет “их” и “нас”, есть только “ты” и “я”. Нам надо укрепиться, поразмыслить, отвергуть то, неэффективность чего уже доказана, и быть готовыми принять идеи и подходы, которые могут оказаться действенными. Мы должны найти собственную личность, которая действительно сможет обладать авторитетом.
Нам надо взглянуть за колючую проволоку и ряды полиции, чтобы увидеть жизнь, которую мы выберем сами, а не навязанную нам циниками и деспотами. Каратист целится не в кирпич, который желает сломать, а в то, что за ним. Было бы хорошо, если бы этот пример был для нас поучительным. Мы потратили слишком много своего времени, энергии и духа, пытаясь разогнать тень зла, брошенную на нас жестокостью и ужасом ядерного века. Эта тень стала пятном на наших сердцах. Пора смыть это пятно и выйти из тени на свет. Мы попались в ловушку страха перед метафорическими воротами Гринхама. “Постучитесь, и войдете... Царствие Небесное - в вас самих”. Мы достаточно знаем о том, как болезнен мир, нам надо стараться не добавлять лишнего страдания собственным физическим и умственным изнурением и плохим здоровьем. Чтобы мы когда-нибудь достигли поставленных перед собой целей, каждый из нас должен быть достаточно силен. Мы все потерпели поражение, и мы все выиграли. Мы не поджимаем хвост - это гордое, пусть болезненное и запутанное, начало.

Любовь, мир и свобода,
те, что раньше были CRASS, но сейчас нашли занятия получше.